Что означает эстерхази: 404 Не найдено
Эстерхази, не торт — По Будапешту маленькой компанией — LiveJournal
«Как-то раз они были в одной компании, на курсах индийской кулинарии, где зашла речь о том, что значит быть храбрым. Мой отец сказал, что храбрый мужчина – тот, кто, не думая об исходе сражения, налетает на врага и сражается до последней капли крови. Храбрец не бежит с поля боя, а оставляет на нем свою голову. Все присутствовавшие приветствовали слова моего отца, что ему было весьма лестно. Но тут слово взял князь Ракоци. Самый смелый, сказал он, – тот, кто думает перед сражением. (Величайшая смелость – мыслить.) Думает о сиротах, о слезах вдов, о разоренных селениях, об уязвимых местах противника, и только потом вступает в сражение, побеждая врага с наименьшими жертвами. Возразить было нечего, и вовсе не потому, что эти слова сказал князь, а потому, что слова были правильными. Но можем ли мы оценить правоту другого, когда ей противостоит наша неправота? Мой отец никогда не простил князю Ракоци сей урок, преподанный в светской компании благородных господ; и отмстил спустя время обидчику».
Читаю Harmonia cælestis Петера Эстерхази. Только начала; том немаленький. Вспомнила, что попадалось как-то любопытное интервью с писателем. Точнее, не интервью, а беседа двух литераторов, Петера Эстерхази и Евгения Попова.
Вот оно, пусть тут будет. Это 2001 год.
ПРОЛЕТАРСКИЙ ГРАФ ПЕТЕР ЭСТЕРХАЗИ
Петера ЭСТЕРХАЗИ на родине, в Венгрии, именуют «живым классиком», а влиятельный американский журнал World Literature Today прочит ему титул нобелевского лауреата. Книги Эстерхази, переведенные на немыслимое количество языков, смешны, трогательны, занимательны, полны сюрпризов. Отпрыск одной из самых знатных венгерских аристократических фамилий большую часть жизни провел при коммунистах, однако не впал от этого в уныние. Приехав в Москву на презентацию своей русской книги, вышедшей в издательстве «НЛО», важный гость зашел поболтать о том о сем к нашему обозревателю и тоже, между прочим, писателю. Но разговор получился не только о том о сем…
Важный гость и сопровождающие его лица сильно задерживались.
Обозреватель Евг. Попов и фотограф Л.Н. Шерстенников сидели на кухне в квартире обозревателя, развлекаясь байками о бывшем СССР и его окрестностях, в которые входила и Венгерская Народная Республика. Раздался звонок в дверь. Вошел важный гость, и между коллегами тут же возник спор на ломаном английском, кто из них хуже «спикает». Писатель Эстерхази, несмотря на сплоченность социалистического лагеря, так и не научился говорить по-русски, а писатель Попов – ни бум-бум по-венгерски…
Евгений ПОПОВ : – You are welcome, Peter! Nice to meet you again. Sorry, I’m old Russian and my English is so bad…
Петер ЭСТЕРХАЗИ: – Nice to meet you, Jenya! Don’t mention it. My English is bad too, because I’m old Magyar.
E. П.: – Oh, it’s impossible. I speak English worse!
П. Э.: – Вut why?
…
Тут писателям на подмогу пришел известный переводчик Вячеслав Середа, и дальнейший разговор мастеров слова плавно потек при его лингвистической поддержке.
Е. П.: – Потому, Петер, мой инглиш похуже твоего, что у нас советская власть была семьдесят лет, а у вас всего сорок.
.. Но давай приступим к делу. Только не жди от меня никаких важных писательских вопросов.
П. Э.: – А ты не жди от меня никаких писательских важных ответов.
Е. П.: – Голос с русско-советского берега: в прежние времена Венгрия для нас была Западом, и не только географически. Для нас по западности на первом месте стояла Югославия, откуда слинял в Италию из турпоездки покойный критик Аркадий Беленков, на втором – Венгрия, на третьем – ГДР… Но все-таки мы были одним соцлагерем, и вашего генсека Яноша Кадара, когда он в Крыму на отдыхе целовался с нашим генсеком Леонидом Брежневым, советский народ узнавал в лицо – во всяком случае не мог спутать с Цеденбалом. Я сейчас, перед нашей встречей, спрашивал на улице так называемых простых русских людей, что они знают о Венгрии. И в ответ услышал: ни-че-го. Про Венгрию мы забыли… Хотя старые русские вроде меня прекрасно помнят профсоюзные путевки на озеро Балатон, автобус «Икарус», колбасу «салями», которую выдавали в продуктовом заказе по случаю праздника, певца Яноша Коша с его песенкой «Вокзал уже пустой, никто уже не ждет поезда.
..» Забыли… А что Венгрия думает о России?
П. Э.: – Женя, прости, но и мы тоже не очень-то думаем о вас. И это означает, что Советский Союз не был для Венгрии сверхдержавой, которую следует бояться. Не были вы для нас «империей зла».
Е. П.: – Но ведь был 1956 год, когда на помощь вашим коммунистам пришли наши зеленые танки с красными звездами…
П. Э.: – Пятьдесят шестой год – всего лишь метафора всех этих сорока лет. Концентрация всего нездорового, что было в наших отношениях.
Е. П.: – Судя по твоей книге, которую я прочел от корки до корки, твое мнение о родной стране… как бы это покорректнее выразиться… Ну, скажем, весьма эксцентричное…
П. Э.: – Отчий дом у нас есть, но хорошего в этом доме мало. Мне Венгрия представляется маленькой провинциальной страной.
Е. П.: – Надо же! Многие у нас точно такого же мнения о России, хотя она совсем не маленькая…
П. Э.: – Не только в России и Венгрии – во всей Центральной и Восточной Европе не было после войны, а в особенности в последние десять лет, серьезных размышлений о том, что такое свобода, чем за нее надо платить.
И для нас, которые из «восточного блока», последствия такого недумания более тяжелые, чем, например, для французов. Там тоже мало размышляли о свободе, но у них имелся некий традиционный работающий механизм. Он их защищал и от «левых» и от «правых»… У нас таких механизмов не было. Поэтому в Венгрии много сегодня разговоров о вещах, о которых вообще не стоит говорить, и мало разговоров о самом необходимом. Это и есть следствие жизни в соцлагере. Венгры за «советское время» отвыкли от общественного разговора, не сумели прояснить, например, ту роль, которую мы играли во Второй мировой войне. Осталось только ощущение какой-то исторической обиды.
Е. П.: – Слушай, то же самое и у нас! Ты знаешь, когда в Римской империи было отменено рабство, «новые римские», то есть получившие волю рабы, не знали, что им делать. Они приходили к стенам городов и ждали бесплатной похлебки… Похлебка эта называлась «пенсия»… Но, может, мы ничего другого не заслужили? И разве нет у вас оснований для нытья? После Первой мировой войны – Трианонский мирный договор, в результате которого вы лишаетесь Трансильвании, Хорватии, Словакии, Закарпатской Украины, и ваш адмирал Хорти становится диктатором сухопутной страны, после Второй мировой – родная советская власть.
..
П. Э.: – Трианон, конечно, колоссальная трагедия, но это свершившийся исторический факт, к которому следовало бы выработать нормальное отношение, ибо больше с таким фактом делать нечего. А если мы хотим что-то делать, мы должны сказать – что именно. К примеру, нам хочется получить обратно Трансильванию, то есть часть нынешней Румынии. Но тогда это повлечет за собой определенные последствия. И я не думаю, что в Венгрии нашлись бы люди, за исключением крайне правых, которые к этому стремились бы… И вообще, если мы идем к единой Европе, нам нужно думать о том, что означает понятие «страна».
Что такое страна? Семья, где есть папаша и где скрывают, что маменька глухо спивается в кладовке? В такой стране мы жили сорок лет. Не секрет, что люди не могут найти места в новой стране.
Е. П.: – То же самое и у нас. Я не имею в виду больных, стариков, многодетные семьи, но в остальном – только ленивый не может заработать себе на кусок хлеба…
П. Э. (недоверчиво): – Писатель тоже может зарабатывать?
Е.
П. (приосанившись): – А не надо целиться на громадные деньги, себе дороже обойдется. У меня, к примеру, старые «Жигули», и я не буду ездить на иномарке!
П. Э.: – Потому что ты патриот?
Е. П.: – Нет, потому что, во-первых, иномарка для меня слишком дорого стоит, а во-вторых – потому что через месяц ее угонят.
П. Э.: – А у нас и «Жигули» крадут. Может быть, чтобы привезти в Россию и по дешевке продать тебе?
Е. П.: – Возить краденые «Жигули» из Венгрии экономически нецелесообразно. А что касается нашего с тобой рода занятий, то ненормальным как раз было, когда в Союзе советских писателей числились 10 000 членов и каждый член требовал пайку за то, что он советский писатель, а не диссидент.
П. Э.: – Если писатель внушил себе, что он самый главный человек, ему, наверное, труднее всех жить в новой ситуации.
Е. П.: – Даниил Хармс еще в 20-е годы сочинил такой диалог:
«ПИСАТЕЛЬ: – Я писатель.
РАБОЧИЙ: – А по-моему, ты говно…»
Ладно, бог с ним, с писательством.
.. Поговорим о национальной гордости. Вот, допустим, существует Центральная Европа, а в ней – разнообразные славяне, немцы, латиняне в виде румын. И особняком стоит Венгрия с ее финно-угорским языком, который хрен поймешь, а тем более изучишь. Каково живется европейцу с такой, как бы это точнее сказать… языковой странностью?
П. Э.: – Да, венгерский язык отдаляет нас от Европы и провоцирует в нас сознание, что мы чужие. Но с Европой нас связывает естественное тождество культур. И потом, важно наше желание, стремление быть в Европе. Это был крик, вопль в конце восьмидесятых: «Слушайте все! Между Советским Союзом и Западом есть еще мы! Мы здесь!» Хорошо, что существует разный исторический опыт. В Восточной Европе мысль всегда переполнена историей, в Западной история так плотно не занимает умы. Ваш исторический опыт – опять же отдельная тема…
Е. П.: – Да, мы до сих пор не можем решить, где нам хочется жить – в Европе или в Азии. Кстати, вы там у себя ощущаете родство с финно-угорским населением России – удмуртами, мордвой, марийцами, коми? Финны, например, очень этим интересуются.
П. Э.: – Боюсь, у нас этот интерес скорее формальный. Существуют, особенно в лагере правых, такие представления, что это как бы недостаточно знатные родственники.
Е. П.: – Я, пожалуй, об этом писать не буду, чтоб удмуртов с мордвой не обидеть…
П. Э.: – Почему нет? Я считаю такие представления идиотскими…
Е. П.: – Мне, Петер, близка твоя мысль о том, что вся Европа после войны глупела безостановочно – от Лиссабона до Стокгольма, от Бухареста до Лондона. Я родился сразу после войны и по себе замечаю, что за последние пятьдесят пять лет сильно поглупел…
П. Э. (смеется): – Глупость – это общий знаменатель, который связывает разные части Европы.
Е. П.: – А самоубийство – глупость или знак беды? Где-то я вычитал, что в социалистической Венгрии был ненормально высокий процент самоубийств… А что сейчас?
П. Э.: – Нашу диктатуру называли мягкой, а Венгрию – самым веселым бараком в соцлагере. При такой диктатуре можно было размышлять и делать убийственные выводы.
Жизнь была стабильна, скучна, провинциальна, предсказуема на годы вперед, и венгру, особенно молодому и горячему, вдруг приходила в голову дикая мысль: ну хорошо, они мне позволяют существовать, а что дальше? и что это за жизнь? и зачем все это? Сейчас люди борются за существование, отчего, как ни странно, количество самоубийц у нас уменьшилось. Мы… Прости, но я всегда чувствую себя неловко, когда приходится говорить «мы» – то есть отвечать за других…
Е. П.: – И я слово «мы» ненавижу. Вот говорят «типичный русский». Это кто такой? Брежнев? Солженицын?
П. Э.: – Или Женя Попов?
Е. П.: – Женя Попов, тебя поджидая, со скуки листал книгу «Сто великих авантюристов и мошенников всех времен и народов». Не сочти за великодержавный шовинизм, но я с гордостью обнаружил более десятка имен соотечественников, начиная с разбойника Ваньки-Каина и заканчивая Сергеем Мавроди, а венгр в этой книжке всего один… Зато у вас есть Рубик, который изобрел свой кубик, сведя с ума весь мир.
П. Э.: – У венгров вообще сильны математические традиции. Когда в Америке работали над атомной бомбой, то, как у нас шутят, рабочим языком был венгерский…
Е. П.: – Петер, твои люди уже делают мне свирепые знаки, означающие, что вы опаздываете на следующую встречу. Поэтому я задам тебе самый каверзный вопрос, тоже о традициях, но касающийся тебя лично, твоего самосознания в новой ситуации. Вот я по фамилии Попов, и я всегда подозревал, что кто-то из моих предков был поп. А у тебя дворянская фамилия, причем чуть ли не самая громкая в Венгрии. В России сейчас многие вдруг вспомнили о своем дворянстве, но похвалиться, кроме предков, этим «новым русским дворянам» нечем. А ты кровь предков ощущаешь в своих жилах?
П. Э.: – Я сегодня был в Библиотеке иностранной литературы. Там большая коллекция редких книг из библиотеки князей Эстерхази. Есть бесценные раритеты – XV, XVI, XVII века. После войны их не успели вывезти на Запад, и они попали к вам в качестве трофеев.
Е. П.
: – Об этом знали в Венгрии?
П. Э.: – Что ты! Не было никакой надежды, что библиотека вообще сохранилась под бомбами. Она была уже упакована в ящики, когда пришли русские войска. Ну, что оставалось делать освободителям: погрузили они эти ящики на поезд – и увезли.
Е. П.: – Что-то мне это напоминает… А-а, историю с «золотом Трои», коллекцией Шлимана. Сорок лет на все запросы наши отвечали: «Ничего не знаем», пока не наступила перестройка… Ты, кстати, с Путиным из-за этих книжек судиться не собираешься?
П. Э.: – Я ж тебе венгерским языком говорю: это книги князей Эстерхази. Это не моя ветвь! Я из пролетарской графской ветви Эстерхази!
Дело в том, что князь – более высокий титул, чем граф. Хотя и наша графская ветвь была очень богатая. Понимаешь, в середине XVII века были два брата Эстерхази. Один из них получил титул князя, другой – графа…
Е. П.: – От кого получил?
П. Э. (задумался): – Хороший вопрос… От Леопольда Габсбурга, от императора. Там, в империи, была довольно сложная система титулов.
Была, например, разница между просто княжеским и наследуемым княжеским титулом. Но, если честно, меня эти детали мало интересуют…
Е. П.: – Чем князь лучше графа, хорошо, наверное, на зоне обсуждать… А правда, что твоя бабушка отправилась в ссылку на такси, когда вас всех депортировали в 1951-м? У нас бы она прокатилась в «столыпинском» до Сибири.
П. Э.: – Вообще-то административная ссылка у нас была по советскому образцу. Бабушка поехала на такси, потому что ехать было недалеко.
Е. П.: – Вот я и говорю: у Венгрии проблема в том, что она маленькая, а у России – в том, что большая. А у тебя были при венгерской советской власти проблемы с твоим титулом?
ГОЛОСА: – Петер, нам пора!
П. Э. (поднимаясь): – Прости, но мне действительно пора… (Скороговоркой.) У меня проблем не было, но у родителей жизнь пошла наперекосяк, отец занимался всякими техническими переводами… Книга «Картошка в Венгрии»…
ГОЛОСА: – Ребята, ну сколько можно?!
Е. П.: – «Картошка в Венгрии» – производственный роман?
П.
Э.: – Да нет, практическое пособие…
ГОЛОСА: – Ну Петер, Женя!
Е. П. (тоже скороговоркой): – У нас это называлось «негритянская работа»… Не будем заканчивать на грустной ноте. Советскую коммуналку, где ссали в чужой суп и дрались сковородками, расселили, мы все получили отдельные квартиры – кто получше, кто похуже. Жизнь в коммуналке, как выяснилось, ад, но в отдельной квартире как-то пустовато. Зато можно в гости друг к другу ходить. BYE-BYE, PETER!
П. Э. (стоя на пороге): – Слушай, я тоже хочу спросить, хоть раз в жизни тебе удалось кубик Рубика собрать?
Е. П.: – Нет.
П. Э.: – И мне не удалось.
Оба хором: – Вот тебе и кубик-рубик…
Евгений ПОПОВ
А Яндекс.Картинки на слово Эстерхази упорно предлагает торт, и только торт.
Фотографию нашла на сайте http://magyarorszag.network.hu
Петер Эстерхази. Harmonia cælestis
http://anna-bpguide.livejournal.com/337845.html
http://anna-bpguide.livejournal.com/450706.html
http://anna-bpguide.
livejournal.com/347806.html
Tags: Венгерская_литература, Венгерские_истории, Прочитано
Петер Эстерхази и Золтан Агоштон — Журнальный зал
Из разговоров переводчиков с книгоиздателями:
1
— Я перевожу Петера Эстерхази.
— А, еврейский писатель!
— Нет, это венгерский писатель, потомок знаменитого венгерского рода.
— Ах так! А я с Ашкенази перепутал.
2
— Я принес вам новые переводы из Эстерхази.
— А что, он еще жив?
— Помилуйте, ему пятьдесят лет.
— Как так? “Загадка Прометея”?
— Нет, того звали Мештерхази.
В Москве в самом начале июня пять дней гостили известный венгерский писатель Петер Эстерхази и главный редактор печского литературного журнала “Еленкор” Золтан Агоштон.
“Иностранная литература” уже публиковала малую прозу Петера Эстерхази — его типично постмодернистские тексты и его “чеховскую новеллу” (подзаголовок автора), написанную с чеховской грустной иронией и чеховским изяществом.
И все же, по-видимому, имя Петера Эстерхази в нашей стране пока еще мало известно. Возможно, и издатели — не всегда читатели нашего журнала. Да и презентация первой книги Эстерхази на русском языке “Записки синего чулка и другие тексты”, вышедшей в “Новом Литературном Обозрении”, состоялась в Венгерском культурном центре совсем недавно — 5 июня 2001 года.
Неудивительно, что и фамилия Эстерхази у многих, не только у книгоиздателей, не вызывает никаких ассоциаций.
Ни в одной энциклопедии советского времени —
очевидно, из-за классовой неприязни к аристократам —
не было такой словарной статьи: “Эстерхази”. В Британнике, конечно, есть статья “Esterha
zy family” , где сообщается об отдельных выдающихся представителях этого рода. Самый известный из них —
князь Миклош Эстерхази, который собрал огромную коллекцию картин и гравюр (коллекция эта легла в основу будапештского Музея изящных искусств) и который в ответ на предложенную ему в 1809 году Наполеоном венгерскую корону выставил корпус добровольцев в поддержку Австрии. Князь Пал Антал Эстерхази был послом в Москве, присутствовал на коронации императора Александра II. Есть в Британнике даже статья о канадском городе Эстерхази, основанном одним из потомков высокородного семейства.
Авторам советских энциклопедий особенно сложно было избежать упоминания фамилии Эстерхази в статьях, посвященных Йозефу Гайдну. Ведь Й. Гайдн почти тридцать лет (с 1761 г. по 1790 г.) был придворным композитором и главным капельмейстером у князя Миклоша Йожефа Эстерхази горячего поклонника музыкального искусства, одного из самых богатых магнатов Европы.
В Эйзенштадте и в замке Эстерхазе (который называли венгерским Версалем), крупных культурных центрах Австрийской империи, была создана большая часть сочинений знаменитого композитора. Но революционная целесообразность требовала от советских энциклопедистов умолчания некоторых фактов. В томе БСЭ, вышедшем в 1934 году, рассказ о жизни и творчестве Й. Гайдна построен так хитроумно, что ни Эстерхази, ни Эйзенштадт ни разу не упоминаются, а об одном из самых известных сочинений Гайдна, оратории “Времена года” сказано: “Эта оратория —
эпопея бюргерской трудовой жизни, с ее культом священной собственности, прочного семейного уклада, благочестивой мещанской морали и спокойного благополучия”. Сказано с решительным и принципиальным осуждением того, что позднее вновь станут считать непреходящими общечеловеческими ценностями.
“Harmonia caelestis” (“Небесная гармония”) —
так называется цикл из 55 кантат, сочиненный князем Палом Эстерхази, полководцем, поэтом и композитором, в самом конце XVII века и впервые изданный в Вене в 1711 году.
Этот цикл, расписанный по партиям для солистов, хора и инструментальных оркестров, включающий и песнопения во славу Девы Марии, предназначался для исполнения в праздники церковного календаря, в другие торжественные дни дома Эстерхази.
“Harmonia caelestis” — это и название нового романа Петера Эстерхази, не только символизирующее преемственность поколений, но и передающее определенное состояние духа, в котором всегда присутствует, как и в музыке эпохи барокко, жизнерадостное мироощущение, игра, веселость.
Этот роман, представляющий собой своеобразную семейную хронику нескольких поколений знаменитого венгерского рода, сразу был оценен венгерской критикой как самое значительное произведение Эстерхази, как литературное событие года и даже всего последнего десятилетия. Он отмечен премией Шандора Мараи и Венгерской литературной премией за лучшую книгу года.
Казалось бы, и в этом сходятся все венгерские критики, время создания классических семейных хроник, таких, как “Будденброки”, “Сага о Форсайтах”, “Семья Тибо”, “Война и мир”, безвозвратно ушло в прошлое, как и время линейного письма, пространного последовательного рассказа.
“Венгрия все еще ждет своего первого нобелевского лауреата по литературе”, — пишет на страницах журнала “World Literаture Today” профессор калифорнийского университета Марианна Д.
Фрагменты семисотстраничного романа “Harmonia caelestis” “Иностранная литература” планирует опубликовать в одном из ближайших номеров.
Второй гость нашего журнала — Золтан Агоштон, писатель, критик, театровед, главный редактор журнала “Еленкор”.
“Еленкор” — не только первый венгерский, но и первый восточно-европейский журнал, который мы представили в рубрике “Литературная пресса мира”. Ее гостями уже были такие авторитетные журналы, как “Нью-Йоркер”, “Таймс литерари сапплмент”, “Магазин литтерер”, мюнхенский журнал “Акценты”.
Когда-то, когда страна наша была значительно больше и Миколас Слуцкис был еще нашим соотечественником, мы опубликовали —
среди других писательских откликов —
и его отклик на 25-летний юбилей журнала “Иностранная литература”.
Миколас Слуцкис тогда писал: “Корни каждого писателя в той земле, которая его породила, в недрах национальной культуры, но талант должен дышать озоном мирового литературного океана”.
Эту точку зрения, по нашим наблюдениям, вполне разделяют и издатели литературного журнала, выходящего на юге Венгрии, в городе Печ. “Еленкор” стал колыбелью для многих ведущих венгерских писателей, успешно конкурируя в этом со столичными журналами, но и озон мирового литературного океана ощутимо присутствует на его страницах. “Еленкор” много печатает переводных произведений — поэтических и прозаических, — открывая окна в другие культурные миры и, что нам особенно дорого, не исключая из этого культурного пространства и сегодняшнюю русскую словесность.
Предлагаем вниманию читателей фрагменты беседы с нашими гостями. Вопросы задавали сотрудники редакции и переводчики венгерской литературы, приглашенные на эту встречу.
“ИЛ” (вопрос к П. Эстерхази). От японского писателя Мицуёси Нумано мы узнали, что вы с удовольствием читаете Акутагаву и Мисиму, воспринимая их “как немножко странных европейских писателей”.
Русских писателей, современных и несовременных, вы тоже воспринимаете как немножко странных европейцев, или они вам ближе, понятнее, чем японские?
Петер Эстерхази. Жизнь, которую описывают Толстой и Достоевский, естественно воспринимается мной как далекая. Но и когда Жигмонд Мориц рассказывает о маленькой деревне на востоке Венгрии, для горожанина из Будапешта это тоже далекая жизнь. Это романы об ином человеческом опыте, но как факт культуры это мне близко. Как и близко написанное Флобером и Бальзаком. Точно такое же расстояние. Но японскую классику я, как европеец, воспринимаю с некоторым недоумением. Тот образ мира, который есть в книгах Мисимы, может вызвать только непонимание. Однако такое толерантное непонимание есть нечто полезное и спасительное. А русская литература — это вполне моя литература.
“ИЛ”. Мы хорошо помним, что такие венгерские писатели, как Йожеф Лендел, Иштван Эркень, Арпад Галгоци или Янош Рожаш, “венгерский Иван Денисович”, хлебнули немало горя в нашей стране, но, несмотря на все пережитое в тюрьмах, плену, лагерях, сохранили в себе любовь к русскому народу и русской культуре.
П. Э. Мне представляется, что такая несколько обывательская ориентация на Запад, точнее на Париж, была всегда. И, честно говоря, как раньше, так и теперь, мы плохо знаем литературу наших восточноевропейских соседей. Но роль русской литературы в Венгрии всегда была особой. До 1990 года существовал журнал “Советская литература” на венгерском языке, который вызывал у нас даже некоторое подозрение. До того как приступить к чтению, надо было произвести определенную исследовательскую работу — узнать, что здесь стоит читать, а что нет. Проще всего было спросить у Акоша Силади. Но кстати, Марину Цветаеву я впервые прочел именно в этом журнале.
В русской литературе есть большая романная традиция, и мне, как человеку из другой страны, где такой традиции нет, интересно наблюдать, как она развивается, как функционирует.
Одно из самых сильных моих читательских впечатлений —
книга Венедикта Ерофеева “Москва —
Петушки”. Автор повествует отнюдь не о высоких материях, чуть ли не на каждой странице блевотина, но и в этом тексте присутствует та загадочная метафизика, которая есть в великой русской литературе.
Золтан Агоштон. Я согласен с Петером, что к своим соседям в Восточной Европе мы проявляем мало интереса. Меня это смущает. И уж совсем нелепой представляется мне ситуация, когда в пятидесяти километрах от Печа (а это такое же расстояние, как от северной части Москвы до южной) есть хорватский город, а мы и понятия не имеем, что там происходит, просто потому, что на середине пути — граница. Я вижу, что и многие сербские, словенские, хорватские писатели знают о венгерской литературе еще меньше, чем мы знаем о них. Они тоже устремлены на Запад, мы здесь не одиноки. И все же создавать какую-то искусственную восточноевропейскую замкнутость было бы неправильно.
П. Э. Хорошо, что Золтан рассматривает эти вопросы с практической точки зрения.
Меня лично нисколько не волнуют русско-венгерские культурные связи, меня интересует русская культура и венгерская культура. Да, действительно, число произведений русских писателей, переводимых на венгерский язык, значительно сократилось. Возможно, это прозвучит слишком пафосно и тривиально, но я все же не могу себе представить нормального венгерского писателя, который мог бы существовать без прошлой, настоящей и будущей русской литературы.
З. А. Здесь важно не то, насколько мы начитаны и осведомлены в той или иной литературе, а насколько переводное произведение может стать источником вдохновения.
П. Э. Если бы Йожеф Горетич, директор по науке Венгерского культурного центра, меня не пригласил, меня бы здесь не было. Я напряженно работал над новой вещью, я не люблю отрываться от работы и не люблю разъезжать. Но в свое время я прочитал в “Еленкоре” удивительные, впечатляющие тексты —
фрагменты книги Дмитрия Галковского “Бесконечный тупик”. Я тогда как раз заканчивал “Harmonia caelestis”.
И я включил в свой роман то, что там нашел. Этот текст мне помог. И это единственное, что важно, а все остальное —
дело чиновников. Без этих нескольких страниц, написанных Галковским, я был бы беднее, и я бы еще долго мучился над концовкой романа. И когда Горетич позвонил мне, я уже слушал его как человека, который отобрал эти тексты и перевел их. То есть Горетича поддержала русская литература. Если б он слабые тексты подготовил, я бы сказал: “Пусть Надаш едет”. Только вы Надашу этого не говорите, а то придется мне потом вспоминать: “Да, был у меня друг…”
Татьяна Воронкина. Какой представляется вам картина современной венгерской литературы? На что хотели бы вы обратить наше внимание? Какие ваши личные пристрастия?
З. А. Если говорить о личных пристрастиях, то один из авторов здесь сидит. Я люблю такую литературу —
ироничную, полную экспрессии. А вообще “Еленкор” стремится представлять именно те произведения венгерской литературы, которые независимо от эстетических или стилистических направлений действительно можно назвать современной литературой.
П. Э. Журнал “Еленкор” сыграл значительную роль в становлении новой венгерской литературы. В Венгрии не было жесткого идеологического давления на литературу, но в 70-е годы это давление все же ощущалось. Помимо официальной литературы, в которую иногда входили и хорошие писатели, существовала и другая литература —
Миклош Месей, Иван Манди, Иштван Эркень и продолжатели их традиции. Именно в “Еленкоре”, начиная с 70-х годов, стала появляться эта другая литература. Именно на страницах этого журнала прозвучали очень простые вещи: литература —
это только литература. Но в определенном контексте это было смелым утверждением. “Еленкор” сформировал уже несколько писательских поколений, да и сейчас он надежное пристанище для тех, кто родился в 60-е, 70-е годы —
Ласло Гараци, к примеру, или Жолт Ланг. Вообще, всякий выбор пристрастен, всякая рекомендация субъективна. Думается, русскому читателю был бы интересен поэт Деже Тандори. Он такой разный, есть лиричный, тонкий, есть виртуозный, есть Тандори-философ, его дарование такого же масштаба, как Дёрдя Петри, которого ваш журнал уже печатал.
З. А. Безусловным событием в нашей литературе стал роман Пала Завады “Подушка Ядвиги”.
Елена Малыхина. А есть в литературе совершенно новые фигуры, которые внушают надежды?
П. Э. В Венгрии очень легко выпустить книгу, но, возможно, это ничего не будет значить. И совсем не потому, что книга нехороша, а просто потому, что мы ее не увидели, не заметили. У литературы сегодня нет таких ворот, в которые надо войти, вломиться. Может быть, ты уже давно находишься в литературе, но никто об этом не знает, и ты сам не знаешь. Наверное, в понятие талант входит и умение реализовать себя. Вот Петер Зилахи написал талантливую книгу, на которую следовало бы обратить внимание.
З. А. Я мог бы назвать такие имена, как Ласло Мартон, Андраш Ференц Ковач, Эндре Кукорелли, Андраш Пайи, Лайош Парти Надь —
правда, он несколько старше. Подобралась молодая команда одаренных трансильванских авторов во главе с Яношем Орбаном, к ним примыкает и Балаж Салингер, хотя он вовсе не трансильванец, но литературные пристрастия —
общие.
Подход к литературе, поведение, даже манера держаться у этого поколения совсем другие.
П. Э. Да, эстетическая позиция у новой венгерской литературы иная. Возможно, это мое старческое брюзжание, но мне представляется, что без труда прозу не создашь. Вот тут-то и начинается расхождение и определенное противостояние. Этим ребятам уже надоело, что мы с Надашем двадцать лет талдычим про плохо написанную фразу и про хорошо написанную фразу. Аттила Хазаи, очень талантливый человек, поэт, переводчик, говорит, что он не занимается редактированием своих текстов, ему это не интересно. Он пишет так, как пишется. И я часто вижу, чем хороша эта новая небрежность, но иногда я вижу только небрежность. За небрежной фразой должно что-то скрываться —
какая-то энергетика, какой-то порыв. Иногда это есть, а иногда —
нет. Но, разумеется, когда в произведении видишь только тщательность отделки, то —
кому это интересно? Это означает лишь, что автор старательный, порядочный человек, но хорошие книги не всегда пишутся хорошими людьми.
“ИЛ” (вопрос к З. Агоштону). А как экономически выживает “Еленкор”?
З. А. Ситуация очень трудная. Иногда мы сами удивляемся, что, решая бесконечные задачи менеджмента, мы еще и успеваем выпускать журнал. Журнал без поддержки выжить не в состоянии. Доходы от реализации журнала — лишь малая часть тех средств, которые затрачиваются на его издание. Номер журнала продается за 200 форинтов, реальная стоимость в шесть раз больше. На книжном рынке все-таки несколько иная ситуация. И в последние годы она значительно улучшилась — не в том смысле, что авторам стали платить астрономические суммы, а в том, что хорошие книги все-таки попадают к читателю. И уже не второстепенный вопрос — как выглядит книга, насколько она эстетична.
А если говорить конкретно, кто нас поддерживает, то это — министерство культуры, фонд Сороса, а также, хоть в малой степени, местное самоуправление.
“ИЛ” (вопрос к П. Эстерхази). Мы узнали, что в Библиотеке иностранной литературы, в отделе редкой книги, вы сделали для себя неожиданное открытие.
Действительно это так?
П. Э. Нет, я знал, что коллекция князей Эстерхази находится здесь, но все равно это поразительно. Я был в той библиотеке, в Эйзенштадте, откуда эти книги привезены, но таких древних книг, какие есть здесь, в Москве, там нет. Это книги XVI— XVII веков.
“ИЛ”. Их много?
П. Э. Четыреста. И все в очень хорошем состоянии. Я узнал эти книги по переплетам, и я очень обрадовался, что только сейчас их увидел, а не тогда, когда писал свой роман. Наверно, для меня это было бы потрясением, я бы думал, что очень важные знания, которые есть в этих книгах, мне следует добыть, но поскольку интерес к семейству Эстерхази у меня уже погас, я спокойно смотрел на все эти тома.
Было приятно услышать, что те дамы, в ведении которых находятся эти книги, очень разумно смотрят на все проблемы, связанные с тем грузом, что некогда обозначался как военный трофей. Никто не делает секрета из того, что именно советские войска вывезли их с территории Австрии.
Говорят, все книги были упакованы, подготовлены для отправки на Запад, но Советская армия оказалась оперативней. Думаю, главное все же в том, что книги в целости и сохранности, они не лежат мертвым грузом, исследователи могут ими пользоваться. Ну а где они находятся и где должны находиться —
это достаточно сложный политический вопрос, который регулируется законодательством.
З. А. У Лайоша Хатвани, известного писателя, критика, мецената, была большая картинная галерея. Она тоже попала сюда, в Советский Союз. В ней ценнейшие полотна Мане, Моне, других выдающихся мастеров XVIII, XIX веков. В России была однажды выставка этих картин. Судьба коллекции Хатвани тоже решается.
Вячеслав Середа. Трудно обойти молчанием тот “кирпич”, который лежит здесь перед нами —
роман “Harmonia caelestis” . Когда этот плод девятилетней работы увидел свет, читатели оживились: Эстерхази вернулся к реалистическому письму. Потом почитали-почитали и сообразили: нет, это далеко не так.
Как считает сам автор: это постмодернистская проза или семейная хроника, а может быть, исторический роман?
П. Э. К счастью, решать это — не моя проблема. Мне абсолютно безразлично, постмодернист я или нет. Я только знаю, что когда я пишу, постмодернистская рефлексия безусловно присутствует.
У меня всегда было большое желание рассказать о семье Эстерхази, но трудно было на это решиться. Я думал, как бы я рассказал о ней своему ребенку или московскому знакомому, которому не так уж близка венгерская история.
Семейный роман как таковой у меня доверия не вызывает. Он ностальгичен и заведомо таит в себе какую-то неправду, ложь, с которой невозможно справиться даже с помощью иронии. Поэтому я решил в первой части своей книги —
она называется “Нумерованные фразы из жизни рода Эстерхази” —
разрушить саму форму, саму структуру семейного романа. Возможно, текст этот диковатый, странный. Но я тот ребенок, которому нравится не только разбирать, но и собирать.
И во второй части —
“Исповедь семьи Эстерхази” —
я собрал многое из того, что разрушил или, пользуясь модным словом, деконструировал в первой.
В. С. Результат получился, по-моему, замечательный. Кстати, на днях я обнаружил в Интернете любопытный отзыв на сборник эссе Эстерхази, опубликованный на русском. “Малоизвестный венгр, — замечает рецензент, — становится моднее своих соседей по Европе — чеха Кундеры и серба Павича”. Учитывая, что с наиболее значительными художественными текстами “малоизвестного венгра” наш читатель еще не знаком, такое высказывание можно считать преувеличением, но если это знакомство наконец состоится, у нас уже, наверно, не будут путать Эстерхази с Мештерхази.
П. Э. Просто решат, что в творчестве писателя произошли некоторые стилистические изменения.
Эстерхази Определение и значение | Dictionary.com
- Основные определения
- Викторина
- Примеры
- Британский
[ es-ter-hah-zee; французский e-ster-a-zee]
/ ˈɛs tərˌhɑ zi; Французский ɛ stɛr aˈzi /
Сохранить это слово!
существительное
Мари Шарль Фердинанд Вальсин [ma-reesharl fer-dee-nahnval-san], /maˈri ʃarl fɛr diˈnɑ̃ valˈsɛ̃/, 1847–1923, офицер французской армии, признавшийся в подделке улик который осудил Альфреда Дрейфуса.
ВИКТОРИНА
Сыграем ли мы в «ДОЛЖЕН» ПРОТИВ. «ДОЛЖЕН» ВЫЗОВ?
Должны ли вы пройти этот тест на «должен» или «должен»? Это должно оказаться быстрым вызовом!
Вопрос 1 из 6
Какая форма обычно используется с другими глаголами для выражения намерения?
Слова рядом Esterhazy
Estelle, Estepona, ester, esterase, ester gum, Esterhazy, esterify, Estes, Estes Park, Esth., Esther
Другие определения для Esterhazy (2 из 2)
Эстерхази
[эс-тер-ха-зи; венгерский es-ter-hah-zi]
/ ˈɛs tərˌhɑ zi; Венгерский ˈɛs tɛrˌhɑ zɪ /
сущ.
Принц Ми·клош Йо·жеф [ми-клош -йох-жеф], /ˈmɪ kloʊʃ ˈyoʊ ʒɛf/, 1714–90, венгерский меценат.
Также Эстер·ха·зи.
Dictionary.com Полный текст На основе Random House Unabridged Dictionary, © Random House, Inc. 2022
Как использовать Esterhazy в предложении
Esterhazy, путешествуя по обычной дороге, постигла та же участь с восемью лошадьми, тогда как у меня было только четыре.
Письма Бетховена 1790-1826, Том 1 из 2|Леди Уоллес
Эту новость им принесла однажды вечером, как раз во время ужина, графиня Виденбук-Эстерхази.
Марк Твен, Биография, 1835-1910, Полная версия|Альберт Бигелоу Пейн
Принц Эстерхази в целом популярен здесь, и его справедливо пожалеют.
Мемуары герцогини де Дино т.1/3, 1831-1835|Дороти Герцогиня де Дино
Недоверие Бетховена к предприятию было оправданным; Эстергази не подписался.
Жизнь Людвига ван Бетховена, Том III (из 3)|Александр Уилок Тайер
Группа Эстергази, распущенная после смерти старого мастера Гайдна, похоже, еще не возобновилась.
Жизнь Людвига ван Бетховен, том I (из 3) | Александр Уилок Тэйер
Британские словарь для Esterhazy
Esterházy
/ (ˈɛstəˌhːzɪzɪ) /
12
/ (ˈɛstəˌhːzɪzɪ) /
/ (ˈɛstəˌhːzɪzɪ) /
/ (ˈɛstəˌhːzɪzɪ) /
/ (ˈɛstəˌhːzɪzɪ) /
/ (ˈɛstəˌhːzɪzɪ) /
/ (ˈɛstəˌhːzɪzɪ) /
/ (ˈɛstəˌhːzɪzɪ).
много солдат, дипломатов и меценатов. Принц Миклош Йожеф Эстерхази (1714–1799 гг.)0) перестроил семейный замок Эстерхаза и нанял Гайдна в качестве своего музыкального руководителя (1766–90)
Английский словарь Коллинза — полное и полное цифровое издание 2012 г. © William Collins Sons & Co. Ltd., 1979, 1986 © HarperCollins Издательство 1998, 2000, 2003, 2005, 2006, 2007, 2009, 2012
Esterházy Torta: торт кофейни с ореховым кремом
кофейная культура вкусных необычных тортов и отличного кофе. Философы, художники, музыканты и политики собрались в кофейнях по всему городу, чтобы поделиться идеями и духом товарищества во время поедания торта! На этом практическом занятии мы научим вас готовить один из классических венгерских кофейных тортов.
Вместе мы приготовим Esterházy Torta, элегантный десерт, который может стать вашей визитной карточкой. Он состоит из тонких, мягких слоев поджаренного грецкого ореха, наполненного сочной ванилью и заварным кремом из поджаренного грецкого ореха, а сверху украшен характерным дизайном, напоминающим традиционное французское печенье Наполеон.
Торта — это классика, которую продают во всех традиционных венгерских пекарнях и кофейнях. Присоединяйтесь к нам, чтобы насладиться проверенным временем венгерским колоритом!
Вы уйдете из ВЫПЕЧКИ! класс с нашими рецептами, знаниями, чтобы воссоздать их дома, и Esterházy Torta, который вы сделали в классе.
Лично: Мы закончим занятие дегустацией, и вы отправитесь домой с отличными купонами.
Виртуальный: вам понадобится настольный миксер с насадкой-венчиком.
Дополнительные продукты
Базовый набор для выпечки кондитерских изделий
60,00 $
Количество
Наш базовый набор для кондитерских изделий идеально подходит для начинающих кондитеров и включает в себя инструменты, которые мы обычно используем для выпечки, такие как булочки, печенье и пирожные. Он поставляется со следующим оборудованием: скребок для миски, канцелярский нож, термометр для духовки, десять листов пергаментной бумаги, небольшая кисточка для выпечки, небольшая лопаточка для выпечки, мерная ложка на 1 унцию и французская скалка.
Цена включает наземную доставку. Чтобы получить более подробные описания оборудования, перейдите на страницу часто задаваемых вопросов или отправьте нам электронное письмо по адресу [email protected].
Набор для выпечки кондитерских изделий
115,00 $
Количество
Хотите, чтобы ваша выпечка стала великолепной? В наш набор «Все для кондитерских изделий» добавлено больше удобных инструментов, которые мы любим использовать для выпечки, украшения и демонстрации ваших вкусных произведений искусства. В дополнение ко всему базовому набору для кондитерских изделий (скребок для чаши, канцелярский нож, термометр для духовки, пергаментная бумага, кисточка для кондитерских изделий, маленькая лопатка, совок на 1 унцию, скалка) он поставляется со следующим оборудованием: блендер для кондитерских изделий, 1 /3 унции порционная ложка, венчик, большой и маленький кондитерские мешки, большая звезда и большая круглая насадка для украшения, а также 3 подставки для торта — прямоугольник 10×14 дюймов, 9-дюймовый круглый и 12-дюймовый круглый.